А вот три рассказика

[FoxMulder Профиль СайтICQ]

Был вот здесь.
(авторизуйтесь для просмотра ссылок)
Открывал, открывал, открывал окна в своей любимой «Опере»…
Потом читал… Многие закрывал почти сразу. Совсем не читал, где много диалогов, длинные рассказы, а также где явно что-то надуманно, слишком тоскливо и слезливо.
Осталось штук 10. Которые всё-таки как бы читались через строки, но до конца.
Потом начал их перечитывать в обычном порядке.
В итоге оставил открытыми три окна…



ВИТОК СПИРАЛИ

Мое девятнадцатое лето выдалось на удивление дождливым и вообще – печально-тоскливым. Весь июль я провела у телефона в бесплодных попытках заставить себя набрать номер Самого-самого. Вечерами мы прятались от дождя под навесом на детской площадке и до темноты играли в карты, обсуждая попутно знакомых и незнакомых мальчиков. Дома пылился недочитанный Маркес, целая стопка писем обреченно ждала, пока до нее дойдут руки, а мне казалось, что лучшая часть моей жизни осталась далеко в прошлом и погребена под скалой далеко не сказочных воспоминаний.

В начале августа наступило просветление. Время от времени осторожно, с опаской выглядывали солнечные лучи, хотя пляжный сезон был испорчен окончательно. Кроме того, в универ завезли долгожданную летнюю стипендию. В день ее выдачи отключили свет и университет погрузился в полную темноту. Сражаясь в огромной толпе за залог своего недолгого благополучия, неожиданно я заметила Самого-самого, который моментально с привычным для меня высокомерием отвернулся к стенке, делая вид, что меня здесь нет….
Моя беда не в том, что он заменил мне и солнце, и воздух, и все на свете. Нет. Я с присущим мне максимализмом (говорят, это пройдет со временем) наделила Самого-самого наилучшими чертами характера, осознавая в то же время, что этот портрет не имеет ничего общего с реальностью.
Любовь – это немного ненависть. Прежде всего, ненависть к себе за то, что не можешь выкинуть его из головы. Он не догадывался о моей внутренней борьбе и видел лишь выступающую часть айсберга – страсть и преклонение, которые не могут не смущать и все же льстят самолюбию. Уж чего-чего, а самолюбия у него было в избытке. На протяжение многих лет ему внушали его исключительность, и моя любовь утонула в море этих восторгов.
Наверное, это сумасшествие – двадцать четыре часа в сутки, каждую минуту, каждую секунду думать только о нем, жить только им, но иначе я не могла и за это ненавидела себя и все вокруг. Только его не могла я ненавидеть, что бы он со мной ни делал. Только его….

На следующий день он стоял по ту сторону покрытого дождевыми потеками автобусного окна. На меня, конечно, не смотрел. Он смотрел в мою сторону, только когда ему необходимо было в очередной раз убедиться в моей любви и - через нее – в собственной значимости и притягательности. На всякий случай я отвернулась и стала разглядывать дородную кондукторшу, и была я счастлива, счастлива только из-за того, что Самый-самый мелькнул перед моими глазами; это счастье переполняло душу и рвалось наружу. Глупо это скрывать. Самый-самый все равно видит меня насквозь.

Прошлой осенью назрел бунт, заранее обреченный на провал. Я выбежала из темного туннеля и бросилась на шею первому попавшемуся парню, но более неподходящую кандидатуру трудно было себе представить. Андрей был полной противоположностью Самому-самому. Внешне – идеален от макушки до кончиков копыт. Я, ослепленная ярким сиянием свободы после долгого заточения, не заметила, что он обожал женское внимание, никогда не встречаясь меньше чем с тремя девушками одновременно.
Если за высокомерной отстраненностью Самого-самого таился необычный и глубокий внутренний мир, то Андрей был просто-напросто книгой с богато оформленной обложкой, но чистыми листами. Выражаясь типичными женско-биологическими терминами, он был “козел обыкновенный”.
Когда вспышка угасла и передо мной во всех подробностях предстал портрет Андрея, я пришла в ужас и повернула назад, как следует усвоив урок о том, что своевременное признание в любви может пролить свет на многие скрытые черты любимого парня.

Я до сих пор удивляюсь, как Самому-самому удалось вновь поймать меня в сети своего самодовольного обаяния. Скажу только, что способы он выбрал недостойные, опираясь прежде всего на мою раненую гордость и чувство собственного достоинства. Бессильно прорыдав 3 недели, в одно ужасающе прекрасное утро я вновь осознала, что без этого человека жизнь не имеет никакого смысла. Все продолжалось по-прежнему. Я любила его, чем он гордился и наслаждался.

Меньше чем через месяц состоялась вторая попытка бегства, прошедшая на этот раз незаметно для Самого-самого.
Сашка был его полной противоположностью, поражая всех жизнелюбием, чувством юмора и стремлением обнаружить что-нибудь смешное во всех проявлениях жизни, которая и сама по себе – штука веселая. Бесшабашно прогуливая лекции, он появлялся исключительно на физкультуре. То же самое приходилось делать и мне: в отсутствие Сашки на лекциях было на удивление “кюхельбекерно и тошно”, а в спортзале можно было нагло сидеть на скамейке и с наслаждением наблюдать за его скачками по волейбольной площадке.

Мне казалось, что я люблю его, - он же принял все всерьез и как-то вдруг отгородился от меня крепостными стенами. Узнав о существовании его девчонки, я вернулась к Самому-самому….

Иногда я грущу, вспоминая Сашку, так не похожего на патологически дисциплинированного и невозмутимого Самого-самого. Неясно, какие живые человеческие чувства кроются за его высокомерной маской. Может быть, именно из-за того, что он не умеет искренне выражать свои эмоции, он и кажется мне загадкой, и люблю я не его, а его тайну. Не вписываюсь я в его систему координат, он давно это понял и улыбается мне так, словно хочет сказать: “Любишь? Ладно, люби дальше”.

Я сняла трубку и набрала его номер, понимая, что ни к чему все это.

…Пальцы подрагивали в такт слезам. А в глубине души верилось, что настанет день, когда я уйду в очередной раз, а он вдруг поймет, что ему нужна я, а не моя любовь, не немой восторг в глазах при его появлении, не обостренное чувство гордости. А я-то знаю, что жизнь выйдет на новый виток спирали, но мои слова “Привет, как дела?” по-прежнему будут означать только ”Я ужасно тебя люблю”….

Сергей влюбился в меня с первого взгляда. Он был полной противоположностью Самого-самого. Но кончилось лето, осень открыла новую страницу, я увидела напротив глаза Самого-самого – и все, как будто в первый раз.

Жизнь продолжала двигаться по спирали. А может быть, и по кругу.



ПОЕЗДА УХОДЯТ ЕЖЕДНЕВНО

Они жили рядом с вокзалом и то и дело просыпались посреди ночи от отчаянных криков поездов. Она вздрагивала и теснее прижималась к его горячему плечу, а поезд проносился мимо, словно длинная зеленая стрела, устремленная в одну, больше никому не известную точку. И она могла поручиться, что ни один поезд не пролетал сквозь ее городок дважды.
Это был старый маленький город, с четырех сторон окруженный безлюдной, но живой степью. Она могла показаться мрачной, но только на первый взгляд: там пели ветер и - весной - жаворонки, летом жужжали сытые медоносные пчелы, зимой уютно завывала метель; а главное - из степи постоянно доносился ритмичный перестук колес поездов.

Непривычному человеку было бы там странновато, даже жутко, но только не им. Они жили в небольшом домике со скрипучими ставнями и разговорчивой крышей, подальше от высокопарных и молчаливых коттеджей. Они ссорились и мирились, радовались и печалились, теряли и находили, но неизменно в их доме проживало что-то третье, создающее атмосферу любви и спокойствия. "Счастливые!" - восклицали гости. А они никогда не задумывались о том, счастливы ли они. Когда начинаешь настойчиво искать счастье, оно ускользает. А тут - вот оно, казалось бы, навсегда поселилось в уютном домике недалеко от железной дороги. Они пили зеленый чай, звали гостей, смотрели телевизор, она играла на стареньком рояле, а по вечерам они по очереди рассказывали друг другу истории из своей прошлой жизни. Они не следили за временем, а оно мчалось далеко не так стремительно, как им порой казалось. И старый календарь висел на стенке шкафа, только чтобы на него никто и никогда не смотрел.

Но однажды теплым ворчливым вечером она встала из-за рояля и долго водила по календарю длинными тонкими пальцами.
- Тогда был девяносто восьмой год, да? - спросила тихо.
- Да, - удивился он и ее вопросу, и тому, что все-таки помнит…
- Июнь?
- Июнь.
- Девятнадцатое?
- Да, раннее, предрассветное утро.
- Странно…
- Что?
- Что мы это помним.
Она вернулась к роялю и погладила ласково, бережно его черно-белые зубы.
- А сейчас? Какой сейчас год?
- Не знаю. Это не важно.
- Важно! - настаивала она.
- Ну…
- Вспомни, пожалуйста!
- Я не хочу вспоминать. Вдруг все уйдет?
- Все равно уже поздно, - ответила она не ему, а своим мыслям, поглядывая на часы.
- Была зима. А потом - весна. Девяносто девятый, - неохотно ответил он, вздохнул и замолчал...

Она проснулась ночью от охватившей ее необъяснимой тревоги. Включила ночник, взглянула на циферблат - половина третьего. Она накинула халатик и распахнула дверь.
И увидела, что он поспешно собирается: то и дело поглядывая на часы, захлопывает большой чемодан.
Она не смогла произнести ни слова, опустилась в кресло и молчала, не глядя на него. В глазах роились слезы. Он взглянул на нее и понял, что - так - уйти не сможет.
- Извини… Мне пора, - сказал неловко. - У меня поезд через полчаса.
Она хотела окликнуть его, но из горла рвался только хрипловатый шепот.
Раскатисто громыхнула дверь.

Через полчаса голосом подстреленной птицы закричал поезд.
Она вскочила с кресла, где недвижимо просидела все долгие минуты без него. Что взять с собой? Сумку? Деньги? Паспорт? Солнцезащитные очки? Средство от головной боли? Что за чушь!
Она бежала к вокзалу, прижимая к боку живую сумку, в недрах которой шевелился немногий багаж.
Расписания поездов не было, и она робко подошла к кассе.
- Извините… Когда будет следующий поезд?
У нее не спросили, куда она направляется. Тихий металлический голос ответил:
- Через пять минут. Будете брать билет?
- Да, конечно!
Билет был невидимым, но ощутимым. Она шла по перрону и смеялась потихоньку: как она предъявит его при посадке? А если будет контролер? Что тогда? Смятение уступило место удивительной ясности, как будто сложилась, наконец, сложная головоломка.
Вот и проводник. Она легко узнала его по ярко-желтой форме и протянула ладонь. Тот расплылся в улыбке Чеширского кота:
- Анни! Проходите, давно вас ждем!
Она кивнула, не глядя, и проскочила в вагон.
Что это, президентский поезд?
Не было привычного ряда купе. Ковровая дорожка густого малинового цвета, по бокам - мягкие диваны, есть и бар, и телевизор - да это же не вагон, а настоящая шикарная комната! Так она стояла у двери и не решалась переступить порог.
- Я, наверное, не туда…, - обратилась к проводнику.
- Все правильно, Анни! Располагайтесь, уже зеленый свет!
- А вы? Вы не поедете?
- Что вы! Я всего лишь проводник. Я провожаю поезда.

Поезд сорвался с места так внезапно, но она не устояла на ногах и рухнула на диван с пушистым меховым покрывалом. Она поняла, что спала, только когда проснулась. В вагоне больше не было никого, ни души. Только рядом, на столике приветственно дымился горячий кофе, к которому она не притронулась. Вместо этого с ногами взобралась на диван и всматривалась в пейзаж, с безумной скоростью мелькавший за окнами поезда.
Ближе к вечеру пейзаж замедлил ход. Хотя поезд мчался с прежней быстротой, она вышла в тамбур и прыгнула смело и решительно, думая только, как бы удержаться на ногах.

Скатилась по неровному склону, в кровь ободрав коленки и локти. Поморщилась от боли, огляделась в поисках подорожника.
Перед ней - телефонная будка, на скорую руку приколоченная к березе. Зачем она здесь, в роще? Трубка беспомощно болтается на проводе. Она неудобно прижала ее к уху - ни гудка. Поразмыслила, кому бы позвонить.
Из памяти стерлись все номера телефонов, даже свой собственный. Наугад набрала 03. Трубку подняли сразу, словно давно ждали ее звонка.
- Привет, - сказал он. - Ты сейчас где?
- В роще, - ответила она, ничему не удивляясь, просто радуясь его голосу.
- Ты догонишь меня?
- Постараюсь.
И, бросив трубку, побежала по единственной тропинке.

Бежала долго, несколько часов. Березовые ветви хлестали по щекам.
Мелькнула мысль: почему не темнеет? Но солнце было прочно прибито к небосводу.
Роща закончилась. Перед ней - огромное, бесконечное гранитное поле. Она, уставшая, идет по нему, провожая взглядом серебристые самолеты.
Длинное-длинное, нескончаемое поле. Навстречу - старичок, прихрамывая, ведет на поводке лохматую псину.
- Как тебя звать? - неожиданно спрашивает он, постукивая клюкой по граниту?
- Аня.
- А, Анни! - он понимающе кивнул и исчез.

На месте каменного аэродрома вырос город. Ее город. Она стоит напротив их домика и плачет от бессилия и усталости. За желтыми занавесками горит приглушенный свет, слышны игра на рояле и смех негромкий, незнакомый.
Там - не они.
Она разворачивается и идет к вокзалу. Шаг, шаг, еще один… Болят ноги, от голода кружится голова, но слез больше нет. Догонит ли она его?
Почему бы и нет, ведь поезда уходят ежедневно, ежечасно…



ЛИСТОПАД

Вот уже месяц огромный город изнывал от жары. Солнце давно вытянуло из воздуха всю свежесть, а сухая земля заполнила его пылью. Листья побледнели, не в силах стряхнуть с себя серый налет, трава пожелтела, раскаленный асфальт во множестве плодил видения призрачной воды. Полдень. На улицах только машины, все пешеходы давно разошлись по работам или по домам, только дети, не успевшие уехать на каникулы, бродят по дворам, занимаясь, по видимому, исключительно важными делами.
Но из тесного офиса юридической конторы, где сломался кондиционер, происходящее на улице казалось раем. Миша Кмаров тупо уставился на бумаги, во множестве разложенные на столе, и пытался работать. Пот тек ручьем, а взгляд упорно не желал фокусироваться на тексте документа. Он сделал еще пару попыток сосредоточиться, потом откинулся на кресле и обвел глазами помещение. Белые стены, два окна, несколько шкафов с документами, пять столов, за ними пять сотрудников, все примерно в одинаковом нерабочем состоянии, а над всем этим проклятый ящик кондиционера, который мало того, что не работал, так еще и не желал страдать по этому поводу!
Кмаров пошарил рукой по столу в поисках чего-нибудь тяжелого, чем можно запустить в ненавистную коробку, нащупал дырокол, но вместо того, чтобы расправиться с агрегатом, почесал затылок. Потом еще раз и в руке его вдруг оказался засохший березовый лист. Самый настоящий, какие во множестве можно увидеть осенью, но именно осень! И падают они с деревьев, а не с затылков! Михаил повертел листок, понюхал, и выбросил его в мусор, собираясь найти логическое объяснение когда угодно, только не сейчас, думать ужасно не хотелось. Он снова откинулся на спинку и стал разглядывать коллег. Те вначале изображали видимость работы, а потом, вдруг, начали чертыхаться и почесываться, извлекая у себя из волос осенние листья. Люди переглянулись, хором посмотрели на потолок, а потом начали бурно обсуждать происшествие. Сил спорить хватило минуты на три, после чего все снова склонились над бумагами. Их примеру последовал и Кмаров.
Через час пришел мастер и починил кондиционер, после чего жизнь вновь стала прекрасна и удивительна, а работа начала доставлять радость.

Как обычно в шесть Миша покинул свое рабочее место и попрощавшись с сослуживцами, пешком отправился домой, благо жил он всего в двух кварталах от места работы. Жара немного спала, но воздух стал еще более душным, чем днем. Кмаров прошел метров сто, а затем неожиданно остановился и стал осматриваться по сторонам, все было как обычно, дома,
деревья, машины, пешеходы, спешащие домой после рабочего дня, вот только что здесь делают желтые листья, разбросанные по мостовой? Постояв немного в недоумении Михаил медленно направился дальше, уставившись под ноги и внимательно разглядывая листья, разбегавшиеся от движения ног. За этим занятием он перестал следить за дорогой и наткнулся плечом на встречного пешехода, тот что-то проворчал, стряхнул с пиджака пожухлый листок и пошел дальше. У Кмарова перехватило дыхание. Постояв пару секунд в оцепенении он сделал шаг в сторону и стал внимательно всматриваться в людей спешащих куда-то по пыльному тротуару. Людской поток нарастал, все спешили домой, а Кмаров продолжал стоять. Он вдруг понял, откуда на асфальте листья: время от времени кто-нибудь в толпе стряхивал с себя засохший листок! Ему стало страшно, и он заторопился домой, искать спасения у телевизора….

"Вот уже месяц по всей земле с каждого из людей падают желтые засохшие листья, вот уже месяц лучшие умы человечества бьются над решением этой загадки, но так и не могут прийти к единому мнению. Сегодня в нашей программе мы собираемся узнать мнение по этому вопросу одного из известнейших философов наших…."

- Миш, твою мать, выключи! Ты сюда телевизор пришел смотреть?
- Одно другому не мешает.
- Тебе, может, и нет, а у меня от этих умников пиво в горле застревает.
- Ну, от этого ты его меньше не выпьешь.
- Тоже верно. Макс!
- Чего?
- Оттащи Юриста от телевизора.
- А у него там пива много?
- Не очень.
- Значит, сам отойдет, за добавкой….

"….природа всегда приходит к зиме, почему это должно миновать нас? Мы в конце пути, мы больше не нужны, от нас решили избавиться, у нас наступила осень.
- То есть вы считаете, что листья ни что иное, как вестники конца света?
- Не конца света, нашего конца.
- Вам не кажется подобная теория далекой от реальности?
- А когда с человека начинают сыпаться листья, вам это не кажется немного странным?
- Вы поставили меня в тупик, хотя и не убедили. И сколько же по вашему мнению нам осталось?
- Столько, сколько есть осенью у деревьев.
- То есть, учитывая уже прошедшее время, месяца два?
- Именно.
- И что же дальше.
- Ничего, только много желтых листьев.
- А как же весна?
- Мы ее не заслужили, мы заработали лишь на осень.
- Вам не кажется, что вы берете на себя слишком много, предсказывая подобное?
- Я просто не лезу в глубь, этот тот случай, когда все на поверхности, все очевидно, и только наше стремление все усложнить мешает нам понять происходящее…."

Кмаров вскочил с кресла и обвел глазами лица друзей. Он тяжело дышал, руки тряслись.
- Как сейчас можно быстро продать квартиру?….

Офис туристической фирмы, покупатель, молодой человек с новеньким рюкзаком за плечами, в дорогом спортивном костюме и красными от бессонных ночей глазами.
- Куда бы вы хотели отправиться?
- Туда где я не был.

Начало сентября, Словакия, Высокие Татры, по улочкам одного из многих курортных городков медленно бредет человек с потертым рюкзаком. Его ноги подбрасывают в воздух множество разноцветных листьев, которыми, как ковром, устланы улочки городка. Из-за угла ему на встречу вышла женщина, взглянула ему в лицо глазами полными ужасом и упала, рассыпавшись на тысячи осенних листьев. Человек грустно улыбнулся и пошел дальше. Через несколько часов он уже смотрел на мир с высоты одной из горных вершин. Где-то далеко внизу города, леса, озера, весь мир, а человек стоит на вершине скалы и пытается вобрать в себя весь этот мир, мир в котором человек родился и который с ним умрет. Человек снял рюкзак и начал извлекать из него содержимое, вскоре вокруг человека оказалось множество безделушек, собранных человеком со всего света, он долго сидел, перебирая свои сокровища, потом сложил все обратно, достал из кармана конверт, написал на нем "если наступит весна", бросил в рюкзак, закрыл его и завалил камнями.

Тишина, в мире исчез источник ненужного шума. Человек подошел к краю, улыбнулся, расставил руки и прыгнул вниз и исчез в вихре желтых листьев.